— Парень, скажи, пожалуйста, когда ты прошел инициацию и до какой ступени какого ранга успел дорасти?

Говорить правду было бы не меньшим идиотизмом, чем лгать в глаза аристократу из Метрополии, изображая простолюдина, вот я и воспользовался единственной реальной возможностью выкрутиться из неприятной ситуации:

— В нашей общине, как, впрочем, и в вашем обществе, эта информация считается личной, а мы с вами, ваш-бродь, даже не родичи.

— Слышь, выродок, не хами — к тебе снизошел сам княжич Павел Алексеевич Горчаков! — сообщил один из телохранителей и демонстративно опустил руку на рукоять пистолета, торчащего из набедренной кобуры.

— Вы хотите сказать, что его сиятельству плевать на неписанные законы Российской Империи? — насмешливо поинтересовался я и на всякий случай влил Силу в проворство, навык школы Молнии, ускоряющий реакцию.

— Слышь, дурень, неписанные законы Империи существуют только для сла-… — начал, было, «умник» и… заткнулся. Ибо вещать прописные истины, чувствуя горлом характерные покалывания от лезвия моего тесака, запросто продавившего полог не самого дешевого комплекса защитных артефактов, оказалось несколько некомфортно.

Как и следовало ожидать, в момент моего возникновения за спиной этого недоумка его коллеги повыхватывали стволы, но я уже завелся:

— Господа, советую вернуть свои детские игрушки обратно — если вы воспользуетесь ими в прямой видимости караульных, несущих службу в том числе и на этой стороне Стены, то вне зависимости от результатов поднятой стрельбы вам засунут эти пистолеты в задницы и несколько раз провернут. Причем и тут, на границе Багряной Зоны, и в Великом Новгороде. Ибо община засечников в принципе не умеет спускать оскорбления в адрес любого из ее представителей, а значит, прервет все сотрудничество с Особой Комиссией, курируемой не кем-нибудь, а самим Императором Мстиславом Долгоруким, до получения ваших тушек на блюдечках с голубой каемочкой! И еще: а с чего вы взяли, что я слабее?

…Настроение, испорченное беседой с представителями высшего света и их прихлебателями, требовалось срочно поднять, поэтому, добравшись до восточной окраины Савватеевки, я посмотрел на часы, счел, что заявляться в гости к дядьке Пахому, представляющему интересы общины засечников на этом форпосте Империи, без четверти шесть утра будет не комильфо и решительно прошел мимо его особняка. Пока пилил по Таежной, лениво вглядывался в дома изрядно просевшим в мощности чувством леса и пытался представить, чем заняты те их бодрствующие жители, которых все-таки удавалось зацепить плетением. Тем же самым убивал скуку и после того, как свернул в Косой переулок — убедился в том, что клиенты единственной гостиницы городка и большая часть ее персонала в это время предпочитают спать, незримо поприсутствовал при «утреннем разводе» прислуги в особняке Елагиных, восхитился взаимному положению силуэтов, явно вырубившихся абы где после серьезнейшей пьянки в одном из «Номеров братьев Левашевых» и так далее. А чуть позже, на Березовой аллее, удивился количеству гостей, приехавших в поместье Нелидовых, прошел еще метров сорок до следующего забора, сфокусировал внимание на спаленке второго этажа особняка Перовых и невольно сглотнул: там разыгрывалась слишком хорошо знакомая сценка из серии «юная красавица, провожающая ночного гостя»! И если роль «юной красавицы», как обычно, отыгрывала не очень юная, зато невероятно красивая Елизавета Андреевна, то силуэт «ночного гостя» я видел первый раз в жизни.

Разозлился — жуть. Но понимая, что Перова вправе распоряжаться собой так, как заблагорассудится, задавил гнев, взлетел на ольху, на нижней ветви которой начиналась самая лучшая «тропинка», ведущая к светелке бывшей возлюбленной, сел так, чтобы меня можно было увидеть из окна, и немного подождал. Благо затягивать проводы эта женщина не любила и после ночных забав вставала с кровати только для того, чтобы одарить… хм… нынешнего мужчину прощальным поцелуем, выглянуть наружу, убедиться в том, что он взобрался на ажурную кованую ограду незамеченным, и помахать ручкой.

Не изменила своим привычкам и в этот раз. Пресекла попытку более крупного силуэта продолжить веселье и повелительным жестом заставила продолжить сборы, после их завершения плавно и очень эротично перетекла в вертикальное положение, проводила гостя до подоконника, обожгла коротким прикосновением чувственных губ и требовательно толкнула в грудь. А после того, как силуэт возник в поле моего зрения, позволив оценить породистое лицо, изысканность манер и примерную стоимость модного шмотья, подалась вперед и… смертельно побледнела.

Я прикоснулся указательным и средним пальцем к правой брови, дабы лишить Перову возможности в дальнейшем что-нибудь соврать, презрительно усмехнулся и спрыгнул на тротуар. Впрочем, шевеление губ, выдохнувших мое прозвище, все-таки заметил. Поэтому следующие полчаса-час, бездумно шарахаясь по Савватеевке, вспоминал именно это. Правда, перед глазами все равно мелькали картинки из недавнего прошлого, но все реже и реже. Ибо я прекрасно понимал, чем руководствовалась Лиза, меняя меня, засечника, на аристократа из Метрополии: чисто теоретически он мог вытащить ее в высший свет и подарить Счастливое Будущее, а я, экзотическая зверушка — нет.

«Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше…» — в какой-то момент напомнил себе я, неимоверным усилием воли задвинул куда подальше весь негатив, огляделся, сообразил, куда меня занесло, и отправился к Гараниным. А для того, чтобы не думать о предательстве своей первой женщины, забивал голову всякой ерундой — прикинул, чем можно было бы порадовать Пахома Яковлевича, его супругу и детей, заглянул в пекарню Марфы Шипиловой, набрал большой бумажный кулек пышущей жаром сдобы, впился в зубами в булку с изюмом и постарался насладиться ее вкусом.

Увы, получалось откровенно неважно, поэтому, оказавшись на Таежной, заглянув в витрину бакалейной лавки и увидев отражение своего лица, я решил не пугать малышню и позволил себе дотронуться до свежих шрамов на костях-трапециях запястий, мысленно дотянулся до пространственных карманов, вживленных прямо в тело, «нащупал» спрятанные там артефактные костяные клинки, вспыхнул от счастья и на несколько мгновений провалился в прошлое.

…Ощущений, которыми сопровождалось возвращение в сознание, я не пожелал бы и врагу — у меня то поднывали, то стреляли фантомными болями магистральные каналы рук и отростки периферийных, окружающие верхние части бедренных костей, мучительно крутило ядро и жгло практически обнуленный резерв. На «материальном плане» все это сопровождалось очень сильным ознобом, головокружением, тошнотой, сухостью во рту и дикой слабостью. Впрочем, стоило мне прийти в себя, как где-то справа-сбоку прошелестела открывающаяся дверь, а еще через несколько мгновений перед лицом возникло страшно довольное лицо деда:

— Ну что, внучок, оклемался?

— Пока нет… — честно ответил я, огляделся по сторонам и попытался вспомнить, по какой причине мог оказаться в его операционной.

— То есть, подарки ко дню рождения пока можно не дарить?

В этот момент я, наконец, прозрел и уставился на великовозрастного озорника крайне недобрым взглядом:

— Я правильно понимаю, что ты вырубил меня какой-то дрянью прямо во сне только для того, чтобы устроить какой-нибудь «особо оригинальный» сюрприз?!

— Не тебе ж одному над нами издеваться! — парировал он, подергал себя за многострадальный правый ус и расплылся в предвкушающей улыбке: — К слову, сюрприз действительно оригинальный. Посмотри-ка на свои ладони! Шрамы видишь?

Я кое-как справился со слабостью, подтянул руки к лицу, посмотрел на следы от ожогов и недоуменно нахмурился.

— А теперь потянись к любому из них, как к кольцу с пространственным карманом! — усмехнулся он, и я, выполнив этот приказ, вдруг почувствовал в запястьях что-то странное.

— Тяни! — устав ждать результата, рыкнул патриарх нашей семьи, и я, рванув это странное на себя, ошалело уставился на точные костяные копии моих боевых ножей.